— Так вперед, работайте. Только с военными разберитесь сначала. Вон Павлуха у вас есть, авторитетный товарищ. Как придет в Артиллерийское управление со своей дружиной, так и научит там всех этих генералов Родину любить. Все господа, не задерживаю вас. Хотя, наверное, я по-другому поступлю. Завтра возьму, пожалуй, в аренду у Анны Ефремовны мастерские часть своих бойцов сюда приведу. Благо, у меня их триста человек и еще около ста человек просятся. Вот лишних сюда приведу, заселю их в вашу казарму, и будем мы дальше работать. А с военными я вопрос решу. Да, пожалуй, так и поступлю. Так что господа, кто казармы, относящиеся к мастерской занимает — готовитесь освободить жилые помещения. Мои мужики все уже давно просят им для семейного проживания жилье предоставить, а тут как раз на всех хватит.
— Да ты что, сволочь удумал! — черноусый делегат, с перекошенным от ярости лицом, вскочил и из-за всех сил долбанул жилистым кулаком по столу: — Ты, что, сволочь лощеная, думаешь, что мы тебе позволим? Да щас кликнем по соседним заводам дружинников и от твоих штрейкбрехеров мокрого места не останется! Пошли, Кузьма.
— Стоять! Прежде чем уйдете дослушайте, чтобы потом не плакать горючими слезами. — я в ответ хлопнул ладонью по столешнице и две напряженные спины замерли в дверном проеме: — У меня бойцы все фронтовики, почти половина инвалиды, что по несколько месяцев в ночлежках ночевали и на паперти копеечку просили, пока вы мимо них с кривыми рожами проходили. Вы сколько дураков с винтовками, типа вашего Петрухи не приведите, они от вас мокрого места не оставят, потому как я им дал работу, еду и кров, а вы им ни хрена не дали. А после того, как они ваших дружинников на ноль помножат, то выкинут всех, кто в казарме живет, и привезут сюда своих баб и ребятишек. И вы, кто живой останется, сюда даже посмотреть побоятся. И никакие депутаты, и журналисты вам не помогут, потому что они герои войны, которые хотят работать в этих мастерских и делать для Революции новое оружие, а вы воры, которые полмесяца не работали, но из мастерских медь и свинец выносили, и работать не хотите без прибавки жалования. Так что, или валите отсюда, или, если хотите работать, то через полчаса жду пять выбранных от рабочего коллектива делегатов, только серьезных людей, а не балаболов, будем коллективный трудовой договор писать.
— Какой договор?
— Коллективный трудовой договор. Неграмотные, что ли, не разу? Из Сибири приехали? Все, ладно, жду полчаса, не будет делегатов, значит завтра ждите новых жильцов с пулеметами и броневиком, а там посмотрим, чья кун-фу сильнее.
Полчаса после ухода представителей рабочего коллектива за забором шла яростная ругань, один раз кто-то отчаянно стал долбить в ворота, и даже какое-то вонючее дерьмо перебросили через забор.
Пяти мужикам, в том числе двум уже знакомым мне депутатов появились, правда не через полчаса, а через сорок минут, поэтому я встретил их, выходя на улицу из домика управления.
— Господин хороший, мы это… готовы разговаривать.
Я демонстративно посмотрел на наручные часы — здоровенный корпус матового металла, стекло сверху закрыто решеткой, для защиты от превратностей войны, от фирмы Буре, после чего, с драматически вздохом, предложил делегацию пройти в кабинет.
На многие требования рабочих я сразу согласился. В частности, не вызвали отторжение требование о восьмичасовом рабочем дне с одним выходным, о создании рабочего комитета, но только в роли профсоюзной организации, по типу существовавших в СССР. Штрафы я пробил, но только за конечный список нарушений трудовой дисциплины и с перечислением в кассу рабочего комитета. Сверхурочные работы были разрешены только пожеланию, кроме конечного списка чрезвычайных ситуаций, и в одинарном размере. Горячие обеды за счет завода в заводской столовой. Кипяток в цехах, с двумя перерывами по пятнадцать минут в течении дня, кроме обеденного. Медицинская помощь при производственной травме, с выплатами при временной потере трудоспособности. В конце встречи народ расслабился, попытался закурить, что я немедленно пресек.
— Ну а теперь о главном. Коллективный договор — это конечно хорошо, но он вступит в действие с момента выполнения вами ряда условий. Все винтовки, взятые дружинниками, должны вернуться в кладовые мастерских. Следующее — теперь в мастерских будет изготавливаться новое оружие — легкие пулеметы, но, до окончания конструкторских работ по ним, мне все рабочие не нужны, выводить на работу людей я готов по мере надобности в людях. Если будут сторонние заказы — значит будет работа, но, повторяю, люди будут выходить по мере надобности.
— Я не закончил! — поднятый делегатами крик я сумел перекричать: — Может будут работы вне завода, я пока не знаю. Остальным работникам на время простоя будет обеспечено двухразовое горячее питание исходя из нормы армейского тылового снабжения, на детей — по половине пайка. Чтобы ваши женщины не сидели дома, а искали себе работу, организуя для самых маленьких детей комнату дневного содержания. А сейчас идите, посоветуйтесь с народом. Если будет на то ваше согласие, завтра с утра я готов подписать договор и сможете приступать к работе. Но только при наличии всех винтовок на складе.
Управляющего мастерских по телефону не нашли, в его квартире к телефону никто не подходил, поэтому пришлось отправить на его квартиру милицейский наряд. Инженер, ранее работавший на покойного купца, прислал с, посланным к нему на квартиру, пацаном записку, что он завтра готов прибыть в мастерскую для переговоров по своей дальнейшей работе. На этом вроде бы все дела были закончены. Мы с Анной оделись, но на пороге мне преградил дорогу один из милиционеров.
— Господин капитан, там возле мастерской люди с винтовками собрались.
— Что за люди?
— Ну, этот, которого вы в ухо стукнули, людей привел с оружием.
Окна кабинета, управляющего выходили на цеха, поэтому я, оставив Анну Ефремовну в безопасном помещении, прошел в противоположную часть домика, поднялся на чердак и припал к слуховому окну.
Обиженный мной Павлуха, не только привел боевиков, что в количестве восьми человек суетились на крыше рабочей казармы, держа под прицелом двор мастерской. Два десятка человек уже успели собрать небольшую баррикаду напротив ворот мастерской, очевидно, посчитав, что перекрывают мне путь к бегству.
— Так, бойцы. — я повернулся к стоящим у лестнице, ведущей на чердак встревоженным бойцам: — Бегите в цеха, там найдите лист железа потолще, и тащите сюда, а то эти доски ребята прошьют насквозь за пять минут. И пулемет мой из коляски принесите, а сами, кто с винтовками, вон, на крышу цеха забирайтесь и за парапетом укрывайтесь. Сейчас мы этих босяков вразумим.
Глава 13
Глава тринадцатая.
15 марта 1917 года.
«Театральному владычеству Теляковского — директора казенных императорских театров — положен конец. Он был арестован по поручению группы лиц в его квартире бывшим артистом Вишневецким, служащим теперь унтер-офицером в Волынском полку. На автомобиле под конвоем Теляковский был препровожден в Думу.»
«Театральная газета» март 1917 года.
— Эй! Комитетские! — сложив ладони рупором, заорал я в слуховое окно: — Что решили повоевать?
— Так это не мы. Это дружина! — заорал мне в ответ один из переговорщиков, что кучкой держались в оживленной толпе людей.
— Детишек то не жалко? Квартир ваших?
— Да что с ними будет?
— Ты дурак, что ли, дядя? У вас в казарме из каждого окна дети выглядывают! Если я начну стрелять… — я приложился и дал очередь из пулемета по кирпичной трубе. Визг рикошетов, облако темно-коричневой кирпичной крошки и грохот пробиваемой пулями «Мадсена» кровельной жести произвела на всех неизгладимое впечатление.
Дружинник, картинно опиравшийся на пострадавшую трубу, взмахнул руками и упал назад, а его винтовка, выпущенная из рук напуганным «воином», заскользила по наклонной поверхности крыши и повисла на самом краю, зацепившись за ограждение. Остальных дружинников, чьи головы и плечи торчали над гребнем крыши казармы, как будто смело веником. Снизу раздалось несколько разрозненных выстрелов, стреляли с баррикады. Винтовочные пули в щепки крошили доски вокруг слухового окна и с гулом плющились за металлические листы, за которыми я прятался.