На верхней ступеньке, возле входа во дворец, маячил часовой с винтовкой на плече. Десяток человек, различного чина и звания, терпеливо стояло у калитки, ожидая, когда подойдет их очередь.

Я подал руку барышне, помогая спуститься на из коляски, подождал у калитки, когда очередь по команде дежурного посторониться и после этого, под руку с Анной Ефремовной пересекли площадку перед дворцом и стали подниматься на ступени крыльца, когда от калитки раздались крики, а затем выстрелы. Затем время замедлилось. Часовой у дверей, вспомнив чью-то маму, рвал с плеча винтовку, глядя мне за спину. Следуя его взгляду, я обернулся…

На проезжей части, напротив калитки, стояла пролетка, точно такая же, на которой мы с девушкой приехали несколько минут назад, только лошадь была другой масти.

От забора в разные стороны разбегались просители, в калитке ворочался, очевидно раненый, дежурный, а через площадку, в сторону дворца, как безжалостные назгулы, бежали, облаченные во все черное, пять человек.

Я, не глядя, толкнул Анну на ступеньки, одновременно вырывая «браунинг» из ставшей мгновенно жесткой и неудобной кобуры. И хотя моя открытая кобура, которую я самолично обрезал, избавив от всего лишнего, вызывала лишь брезгливые ухмылки у встречных господ-офицеров, да шепотки за спиной от воинов света, самым мягким эпитетом в которых были «ковбой», сейчас это помогло мне выиграть целую секунду.

Человек, бегущий впереди всех, с «маузером» в вытянутой руке, и я открыли огонь одновременно, только он стрелял на бегу, еще и что-то крича при этом…

Врать не буду, в маузериста я не попал, но бегущий рядом с ним человек, несущий в руке небольшой кожаный саквояж, вдруг запнулся, пробежал еще пару шагов, и завалился на брусчатку, вытянув руки вперед. Бегущий рядом с ним, здоровый мужчина, в маленькой черной кубанке на бритой голове, не замедляя бега, начал замах, отведя руку с таким же саквояжем назад…

И вдруг изображение выключилось, просто упала черная шторка и все закончилось.

Небо, серое питерское небо низко висело надо мной, грозя немедленно упасть. Очевидно, под влиянием гравитации, а может быть потому, что мои ноги, в начищенных еще утром до блеска, иссиня-черных, а теперь серых, сапогах, плавали перед глазами, находясь явно выше моих глаз, меня мутило настолько сильно, как не мутило после обмывания очередных звездочек. Сверху, надо мной, угрожающе нависала какая-то конструкция, в которой я, с трудом, сумел опознать остатки огромной оконной рамы первого этажа дворца, почти начисто лишенного своего остекления.

— Сука, не успели со стекольщиком рассчитаться, опять плати…- со злобой подумал я, после чего надо мной склонилось несколько бородатых лиц.

— Живой?

— Ага, вон глазами как лупает!

— Ну что, берем?

— Погодь, фельдшер сказал на двери нести, чтобы спина не поломалась.

— Да много он понимает.

— Понимает не понимает, а сейчас на нас зыркает.

— Ну значит, беги за дверью.

— Что случилось? — это уже я попытался вступить в разговор, но даже сам себя не услышал.

Тут видно притащили дверь, потому что, кто-то над ухом сказал «Раз-два» и мое кино опять закончилось.

Окончательно в себя я пришел уже в своем кабинете, лежащий голый на диване, для приличия прикрытый простыней. Для разнообразия, надо мной склонились усатые рожи, в которых я с трудом опознал своего зама по службе, вахмистра Владимир Николаевич и фельдшера и одновременно заместителя по тылу Семена Васильевича. Одновременно с эскулапом мою щеку с другой стороны вылизывал скулящий Треф.

— Вот видите, что нюхательная соль делает! — довольно сообщил, обращаясь к вахмистру Семен Васильевич, убирая от моего носа какой-то вонючий пузырек: — А вы говорите — по щекам похлопать, по щекам похлопать. Если его по щекам похлопать у него только сотрясение мозга усилится.

— Итак, легкое косоглазие наблюдается. — «успокоил» меня фельдшер, глядя мне в глаза и склонив голову вправо.

— Или нет? — Семен Васильевич склонил голову влево: — Володя, ты косоглазие у командира наблюдаешь или нет.

— Еще у нас в деревне бабки сотрясение мозгов лечили ситом. — с важным видом включился в заседание медицинского консилиума вахмистр: — Значит, Петру Степановичу надлежит зубами зажать обод сита, чтобы сеточка перед глазами была. А вам, Семен Васильевич, как лекарю, надо будет бить сверху по другому краю сита. Ну, или бабку какую пригласить, если вам, как человеку ученому, народные методы невместны.

— Господа, идите в жопу со своим ситом. — с трудом ворочая языком я попытался собрать в кучу вяло проплывающие в голове мысли: — Что вообще произошло?

— Надо полагать, у этих сволочей, что на нас напали, в саквояжах «гремучка» была и от стрельбы или иного какого сотрясения произошла детонация, отчего у вас, ваше благородие у самого сотрясение случилось — сострил вахмистр.

— Ты, Владимир Николаевич, так резвишься, как будто никто не погиб…

— Ты не поверишь, ваше благородие, но никто, кроме этих извергов. — Недоуменно развел руками мой заместитель по строевой: — Дежурного на воротах они в ногу ранили, видно, пожалели гимназиста. Ну там кость не задета и кровью не успел изойти. Семен Васильевич ему ногу перемотал и в больницу отправили на извозчике, потому, как пулю надо извлекать, в больнице это сподручней сделать. Стеклами конечно, кое кого посекло, но не сильно, никто не умер. Часового у дверей головой приложило о стену, но он уже очнулся. Мы ему от сотрясения мозгов сито дадим. Я просто с Семеном Васильевичем поспорил, что народные методы сто очков вперед его науке дадут.

— Со мной барышня была? С ней все нормально?

— Барышня за тумбой укрылась, у нее только пальто и платье порвалось, ну и шляпка куда-то улетела, найти не могут. А так жива-здорова, только злая очень. Даже из этих шаромыжников один живой оказался…

— Надеюсь… — начал я, но меня перебили.

— Да мы все сделали. Руку, сломанную в лубки замотали, рану на ноге обработали. Сейчас он в камере лежит, за ним смотрят. И вот еще, на одном из мертвых мазуриков вот такой мандат обнаружили…- передо мной повисла в воздухе мятая бумажка с бурым пятном с краю.

Неровные строки машинописного текста сообщали, что товарищ Никонов Сергей с группой товарищей направляется в Петроград согласно решения Бежицкой федерации анархистов. Внизу текста расплылся нечитаемый фиолетовый оттиск печати и чья-то подпись.

— Тут это, командир…минут через десять после нападения от наблюдателя, что напротив конторы купца Носова пришла эстафета, что от конторы несколько колясок с похожими ребятами отъехали и у одного из них наблюдатель видел револьвер.

В это время в кабинет вбежал один из дежурных, заступивших на дежурство сегодня утром. Он окинул нас шалым взглядом, потом видно, опомнился, принял строевую стойку и сообщил:

— Товарищи командиры, постовой из Почтамта телефонировал, что в Прачечном переулке наш патруль расстреляли. И на пересечении Морской и Гороховой тоже.

Глава 14

Глава четырнадцатая.

15 марта 1917 года.

«Обыватель все терпит и все сносит, что не касается интересов его живота. Самые возвышенные лозунги бессильны возбудить его энтузиазм. Самые отвратительные преступления не в состоянии вывести его из равновесия, если только они не затрагивают его благополучия.»

Сорокин П. Заметки социолога. Об обывателе и обывательщине «Воля народа», сентябрь 1917 г., № 111

— Все сели! Сели, я сказал! — я со всех сил ударил по спинке дивана и тут же взвыл от жгучей боли в спине.

Отдышавшись, я обвел взглядом присмиревших соратников.

— Надеюсь, о наших потерях никому не сообщили?

— Кому мы могли сообщить? Там журналисты прибежали, но часовые их не пустили, а теперь и калитку заперли.

— Что гражданские, которых стеклами посекло при взрыве?