— Правда? А скажи, товарищ Артем, что Энгельс написал Каутскому?

— Э?

— Не знаешь? А еще из комитета! А как хоть Энгельса звали? — я шагнул к растерявшемуся «товарищу Артему», и приставил ему ко лбу ствол страхолюдного автомата: — А вот это инструктор из комитета должен знать. Да и вообще, граждане, сдается это засланный казачок. Смотрите, ручки у него какие мягкие. Документы у него хоть проверили?

— Был у него документ, предъявлял! — заорали из толпы несколько человек: — Опусти ружжо!

— Чуть попозже. Что хотели, граждане? Зачем собрались?

— Хотели мы заявить хозяевам мастерских. — очухался и злобно заорал «товарищ Артем»: — Что если через два дня не начнется работа на условиях, установленных городским Советом, то послезавтра начнется забастовка.

— Пойдем со мной. — я ухватил представителя городского Совета за плечо и потащил к коляске, что стояла поодаль. Сзади, ни на шаг не отставая, попискивая от страха, семенила Анна Ефремовна.

— Граждане! — я поднялся в коляску и встал во весь рост: — Сейчас в мастерских главный инженер, уважаемый Дольбаго Павел Викентьевич, не зная отдыха, готовит производство нового оружия. Как только он закончит эту работу, мы сразу же запустим полный цикл производства и, естественно, призовем всех на рабочие места. Вы думаете, мне нравиться каждый день тратить на еду для вас…

— Ты нам этих хлебом и кашей не тычь! — снова заорал представитель городского Совета: — Ты думаешь, что своими подачками ты откупишься от рабочего человека? Набиваешь карманы золотом, а людей принуждаешь есть хлеб из червивой муки и кашу с сором! Сам жри свои помои!

— Ах ты тварь! — тут уже не сдержался я: — Я сам это ем каждый день, и мои бойцы это едят, с одного склада продукты получаем! Я тебе сейчас…

Наверное он понял меня неправильно, или, может быть я махал автоматом слишком энергично, но, не поставленный на предохранитель автомат вдруг дал короткую очередь над головой агитатора. Несколько человек пригнулось, товарищ Артем, изрыгая ругательства, под прикрытием членов местного комитета, стал отступать назад.

— Вот видите, товарищи, конструкция оружия совсем сырая, сам стал стрелять… — я обескуражено развел руками: — Так что ждем, когда конструкция у оружия будет надежной.

— А скажи, начальник, что за рабочих ты в сушилке поселил? — народ осмелел и вернулся к насущным вопросам: — Вместо нас работать будут, что ли?

— Это, дорогие мои, бандиты, которых милиция поймала. У нас же жизнь новая, революционная. Поэтому, незачем бандитам в тюрьме бездольем маяться, надо работать, в поте лица зарабатывать хлеб свой насущный. Ибо, еще в Писании сказано — «Кто не работает, тот не ест». Правильно я говорю товарищи? Пусть воры и преступники берут в руки инструмент и начинают работать…

— Наверняка опять рабочего человека, что детям малым калач на базаре бес спросу взял, поймали и теперь измываются! — крикнул в середине толпы какой-то провокатор.

— Ты иди, да проверь! Выходи, кто это крикнул. –я пытался рассмотреть среди сотни лиц кричавшего: — Я тебя до утра с ними подселю и даже вечернюю пайку дам. А утром, если живой останешься, сюда придешь и расскажешь честному народу о своих новых друзьях. Ну что, кто смелый?

О никто не вышел, толпа, что-то недовольно ворча, стала расходится, а я сел в коляску, подмигнул испуганной Анне Ефремовне и попросил Тимофея довести нас до дома тетки Пыжиковой.

— Ну что, Анна Ефремовна, ремонт в родительской квартире уже сделали? — старался я развлечь барышню в дороге.

— Благодарю, Петр Степанович, вчера закончили, завтра тетушка маклера из конторы пригласит, чтобы он начинал квартиру жильцам показывать.

— А в домовых обществах вы уже побывали? Где у Ефрема Автандиловича доли в капитале были?

— Я об этом хотела с вами завтра поговорить, Петр Степанович. — опять засмущалась Анна Ефремовна: — Если вы уделите мне время.

— Если с самого утра не придется куда-то ехать, то время для вас выделю. — пообещал я и откинулся на спинку сиденья.

У дома тетки, когда я предложил проводить девушку, она мягко, но настойчиво, отказалась, правда, неожиданно попросила ее совсем недолго подождать. Появилась Аня действительно скоро, буквально через пятнадцать минут, при этом несла с собой два увесистых саквояжа.

— Вы куда такую тяжесть решили отвезти? — я соскочил с коляски, помог юной девушке погрузить вещи и сесть самой.

Девушка пролепетала, что ей нужно в госпиталь, и опять опустила глаза. Я не понимал ее смущения, неужели он везет какое-то дамское белье кому-то в госпиталь и так этого смущается?

— Петр Степанович, скажите, почему люди такие злые? — раздался неожиданный вопрос.

— Гхм, видите ли, Анна Ефремовна… — я задумался: — Если вы про рабочих говорите, то, наверное, от безысходности. Жизнь тяжела, просвета нет. Медицины нет, работа с утра и до ночи, в лучшем случае, казенное общежитие, типа того, что построил ваш отец. Если бы люди видели какую-то светлую перспективу впереди, наверное, им было бы легче.

Представьте, им говорят, что каждый год вы будете получать денег на десять процентов больше, чем получали в прошлом году. Как вы думаете, стали бы люди менее злыми. Или, к примеру, через десять лет у каждого рабочего и члена семь будет по комнате, просторной, светлой комнате…

— Эк, барин, ка тебя разобрало! — крякнул с облучка кучер Тимофей.

— Ты Тимофей, не подслушивай, а управляй своей Звездочкой. — рассердился я: — Ну, может быть не через десять, а через пятнадцать. Но это все рано будет, просто надо верить в светлое будущее. А еще каждой семье нужна машина…

Так мы и доехали под ироничное хмыканье Тимофея, который не верил в радостные перспективы будущего, которые я в красках расписывал своим слушателям. А Анна только восторженно ойкала и пару раз схватила меня за руку.

Приехав во дворец я помог девушке выгрузится, после чего она куда-то убежала со своими кофрами, а я погрузился в ежедневную суету начальника над тремя сотнями служивого люду. И вечер, и начало ночи пробежали очень быстро. После возвращения во дворец вечерних нарядов и патрулей, я пожелал дежурной смене спокойной ночи, выпил на ночь стакан чаю с каким-то бутербродом и улегся спать. А утром проснулся от ощущения, что сплю я не один — горячее и, на ощупь, женское бедро, обжигало мне могу. Я приоткрыл глаза — из-за стола выглядывал, весело скалящийся, Треф, который мне ничего не сказал. Тогда я осторожно повернулся на другой бок. На краешке пуховой подушки лежала головка Анны Ефремовны и, судя по подрагивающим ресницам, она не спала.

Глава 18

Глава восемнадцатая.

Конец марта 1917 года. В ожидании встречи.

Судя по дрожанию ресниц, барышня, непонятным образом оказавшаяся у меня в постели, не стала.

— Извольте объяснится, Анна Ефремовна, что это значит? — я на всякий случай заглянул под одеяло, но никаких следов любовных игрищ на постельном белье не обнаружил.

— Анна Ефремовна, не стоит притворятся, что вы спите. — не дождавшись ответа я вылез из-под одеяла и стал одеваться.

Пыжикова одним рывком села, откинувшись на спинку дивана. На мгновение передо мной мелькнуло белое плечо, бретелька ночной рубахи, после чего девушка стала тщательно заворачивать себя в одеяло, так, что через несколько мгновений открытой оставалась одна голова с туго заплетенными косами. Большие глаза в растерянности уставились на меня. Очевидно, что молодая интриганка свои шаги, дальше попадания в мою постель, не продумала.

— Доброе утро.

— При…- что-то пискнула «порочная» девица и опустила глаза.

Понятно. Я вздохнул и бросив «Никуда не уходи», вышел из своего кабинета, в сопровождении Трефа.

Пока на кухне мне собирали завтрак «на двоих», Треф успел побегать на заднем дворе дворца, сделав свои утренние дела, после чего получил от кухонной смены свою бадейку с кулешом, а я, держа поднос с накрытой салфеткой миской, двумя стаканами, в подстаканниках и чайника, двинулся обратно в свою берлогу.